выйти, кто в лес допустим за ягодами али грибами пришли, начнёт он им речи сладкие петь, про то, что живёт он тут в келье, да молится в одиночестве, и даже Писание Божеское может сказывать, вот только имя Божие упоминать не будет, по этому и можно догадаться, кто перед тобой.

Но ежели не догадаешься, да ещё разомлеешь от его речей певучих, то тогда пригласит он тебя в свою келью, вон, мол, она, отсюда видна. А как пойдёт человек за ним, так и попадёт в ловушку!

Вместо кельи – дерево гнилое с дуплом, а вокруг трясина болотная. Тут то чары и спадут, и покажет Болотник истинное своё обличье, да поздно. Редко кто после того уйти сможет от болотного хозяина.

– А чаруса, бабуль? – напомнила Катя.

Баба Уля глянула на внучку поверх очков:

– К тому и веду, чего перебиваешь меня? Вот сбила, не помню теперь, что сказать хотела.

Катя замолчала, боясь, что бабушка окончательно потеряет ход мыслей и притихла, поглаживая Ваську, примостившегося в уголке дивана на бабулиной кацавейке и мурлыкавшего убаюкивающую песенку.

– А ещё есть у Болотника полянки особые, – продолжила неожиданно баба Уля, словно и не останавливалась, – Вот они-то и называются чарусой.

Красивое это место, но страшное. Вот представь, идёшь ты по лесу, и видишь – сухостой кругом, деревья все мёртвые, нет тут ни грибов, ни ягод, земля одна и вдруг среди сухостоя – полянка.

Со стороны посмотришь – уж до чего красиво! Травка на ей муравная, что изумруд, цветочки цветут разные, яркие все, приметные – алые, синие, жёлтые. А среди цветов и ягоды мелькают в траве, да много их, не сходя с места можно корзину набрать!

Ну, человек незнающий, тот сразу, конечно, и бросится туда, и пропадёт. Потому как обман это, чаруса. Это Болотник поверху трясины расстелил тоненькое-претоненькое покрывало. Оно и лягушку не выдержит, не то что человека.

Только ступит человек на ту поляну, тут же и провалится в топь, а Болотник его за ноги схватит да на дно утянет.

– И никак нельзя с чарусы уйти? – спросила Катя.

– Уйти нет, а вот, чтобы не попасть на неё есть средство. Внимательным надо быть, приглядеться, если заприметишь, что под цветами, среди травы, на земле кувшинки проглядывают, так и знай – чаруса это. Уноси ноги поскорей!

– Однажды дело было, – откашлявшись, неожиданно вступил в разговор дед, до того дремавший на кровати и, казалось, даже не слышавший разговора, – Савелий строиться решил, женился он недавно, а жили с родителями евойными, ну понятное дело, тесно в одной избе, надо свою подымать. Мужики вызвались помогать, раньше ведь так принято было, всей деревней строились.

Ну вот значит бревна они в лесу заготовили, на той стороне болота. Там лес больно хороший. Через болото спокойно перевезли, а как избу начали поднимать – не идёт работа и всё! Да что ты будешь делать?

Одно бревно уронили, Михею ногу придавило, пришлось его в город везти к врачам. В другой раз до половины избы уже подняли, утром приходят продолжать – весь сруб по бревнышку разобран. В третий раз под крышу уже подняли, а ночью гроза разыгралась и ведь надо же такому случиться, чтоб именно в савельевску избу и ударило!

Сгорело всё подчистую. Опосля того Савелий с мужиками поближе лесу-то навалили и избу поставили, так и по сей день вон она стоит.

– А ещё бывает голосами разными Болотник человека с толку сбивает, – продолжила баба Уля, – То замычит, как корова, то захохочет иль завоет. Всяко он может.

– А бывает огоньки болотные зажигает, – подсказал дед.

– Да, – согласилась баба Уля, – Иные огоньки это Игоши, а есть и те, которые Болотник зажигает нарочно, чтоб опять же человека в топь завести. Увидит тот меж деревьев такой огонёк, обрадуется, решит, что жильё рядом, пойдёт в ту сторону, а там топь.

– Одно зло от его, – добавил дед Семён.

– Знамо дело, нежить она нежить и есть, – заключила баба Уля, – Давайте чаю что ли попьём? Чем ещё в дождь заняться…

И Катя пошла на кухню ставить чайник с красными маками на пузатом боку.

Пущевик

– Было дело раз, – начал дед, поправляя секатором ветви яблонь, и замазывая их садовым варом, – Городские приехали по грибы в наши края. Да кто-то им подсказал, мол, места у нас больно богатые на лесной урожай, да и то верно, испокон веку лес нас кормил! Спасибо ему. Так вот, городские-то те в лесу попали к Пущевику.

– Деда, а кто это – Пущевик? – спросила Катя, подняв голову, она белила стволы яблонь, сидя на низенькой, нарочно для неё сколоченной дедом, скамейке.

В саду было ещё прохладно, но снег давно сошёл, лишь по углам, да за сараем ещё лежали серые сугробы. Земля уже просыпалась.

Начиналась огородная страда. В избе ждала своей очереди рассада, задорно зеленевшая в широких деревянных ящиках, расставленных по окнам.

– Пущевик-то? – отозвался дед, – А навроде лесного духа.

– Как Леший?

– Не-е-ет, – протянул дед, – Леший тот хозяин в лесу, самый главный, как президент. А Пущевик, он вот как председатель наш, Иваныч, на своём месте заведует.

– И где он заведует? – поинтересовалась Катя.

– А ты подумай. Что такое пуща?

– Не знаю.

– Лес густой, непроходимый, чаща по-другому. Вот и Пущевик, следовательно, хозяин этой чащи. Там и обитает.

– Деда, а что с городскими-то?

– А чаво с ними?

– Так ведь ты сказывать начал…

– И правда, вот уж и забыл с чего начал, – оправдался дед, – Ну приехали оне, муж с женой, в годах уж, машину свою у крайней избы оставили, у Пантелеевых, ещё и побаяли с хозяином, порасспрашивали где места лучше, потом сказали, мол, к вечеру вернёмся, и дальше пешком двинули.

Вот и вечер наступил, не видать городских. Пантелеев уж сам запереживал, раз машина у его дому стоит, вроде как и он в ответе тоже. К нам пришёл, мол, чего делать, случилось поди что в лесу?

Мы было собрались пойти их покликать, да тут глядим – выходят.

– Откуда выходят? – не поняла Катя.

– С лесу, знамо дело. Идут скорехонько так, чуть не вприпрыжку, ближе и ближе. Вот уж и до нас дошли. Одежда на них местами подранная, веточки да сор мелкий налип. Ну ровно катали их там, по лесу-то.

– Слава Богу, вышли! – твердят, – Думали конец нам.

Спрашиваем, что случилось-то? И вот, что они нам поведали.

– Зашли мы в лес. Хорошо там, воздух как в раю, птички щебечут. Грибов пока не видать. Ну мы дальше и дальше. Тропинка закончилась, пошли мы по нехоженной траве. А видно далеко, берёзовый лес, не страшно заблудиться. И тут, как сказать, – мужчина замялся.

– Да уж говори как есть, чего теперь, – подхватила его жена, – Слово за слово, поругались мы, по житейскому вопросу, и до того мне обидно стало, что тоже не уступаю, громче да громче кричим, распалились, остановиться не можем, и тут…

– Тут смотрим, что-то не то вокруг, – покивав головой сказал муж, – Только что солнце было, и вдруг серо сделалось, сумрачно вокруг, запахло сыростью какой-то, листвой залежалой. Мы даже смолкли оба от неожиданности.

Всё замерло, застыло, воздух как кисель стал, густой, вязкий. Тишина мертвая. Кажется, что дыхание наше на всю округу слышно, вот какая тишина. Стоим мы, не знаем что делать. И тут увидели его.

– Он будто из воздуха этого туманного соткался, только что не было никого и тут стоит, – продолжила жена, – Высокий, метра три, наверное, сам на корягу старую похож, весь покрыт корой потрескавшейся, руки как ветки сухие, пальцы длинные, корявые, мох на нём растёт, а глаза…

Глаза светятся, как у кошки, круглые, жёлтые, жуть! Ох, и закричали мы со страху, кинулись бежать. А куда